Почему я говорю по-русски после 24 лет в США

Блогер Лёвик вот уже 24 года живет в Нью-Йорке, переехав сюда в возрасте 12 лет вместе с семьёй.  С тех пор прошло четверть века и у блогера были все шансы напрочь забыть русский язык, разучиться читать и писать на нём, начать путать «ты« и «вы« — всё это часто происходит с детьми, которые переезжают в таком возрасте. Но Лёва решил восстановить свои знания в частности и регулярным написанием постов о своей жизни в США. Ниже вы найдете историю от первого лица, как именно удалось сохранить русский язык и почему он это сделал.

Меня часто спрашивают, как так вышло, что я сохранил русский язык, почему я веду на нём блог (хоть и с ужасными ошибками). Сегодня расскажу об этом.

Пожалуй, самая важная вещь, которая повлияла на то, на каком языке я сегодня общаюсь, произошла через пару недель после нашего приезда в США.

Меня пора было определять в школу, и родители предстали перед непростым решением. Проще всего было бы отдать меня в городскую школу по месту жительства, но одна соседка из иммигрантов со стажем («уже два года в Америке!«) поведала маме обо всех ужасах нью-йоркских школ, о которых рассказывало ей местное русское радио. Русское радио было платным, и сами мы ещё не могли позволить себе такую роскошь. Негры, ножи, металлоискатели на входе, всё вот это было очень ярко обрисовано соседкой для мамы, и меня отправили в частную еврейскую школу для мальчиков из СССР.

Там был полный класс плюс-минус таких же пацанов, как и я. Там, в январе 1992 я познакомился с Яшей, с которым дружу до сих пор. Какие-то из ребят переехали на год-два раньше — они уже говорили по-английски без акцента, и считались среди нас практически коренными американцами. Но полностью перейти на английский в общении нам было не суждено, так как в этой школе все учителя тоже были выходцами из СССР. Все знали, что советская школа — самая лучшая, когда дело доходило до точных наук, и родителям понравилось, что математику и физику мне будут преподавать проверенные люди оттуда.

Так и сформировался мой круг общения. В Нью-Йорк в те годы переезжали огромные количества иммигрантов — каждые пару недель в нашем классе появлялся новый мальчик. Некоторые вскоре уходили, другие оставались. Через пару лет у этой школы закончились деньги, и она закрылась, и семь человек (весь наш 11-й класс) дружно перешли всё же в городскую, правда, не районную, а ту, куда по конкурсу берут. Там оказалось не так плохо, как все боялись, плюс там училось огромное количество свежих русскоязычных иммигрантов.

К этому времени мы все свободно понимали и говорили по-английски, но между собой общение было на странной смеси двух языков, где русские предложения пополнялись английскими словами, которые по всем русским правилам склонялись и спрягались. Мы рассказывали друг-другу шутки про «писиками наслайсать«, но на самом деле говорили не многим лучше. Например, вместо метро жители Нью-Йорка ездят на трейнах, сыры и колбасы взвешивают не в граммах, а в паундах, по окончании хай-скула апплают в калледжи и т.д.

Кстати, если вы думаете, что, попав в «каледж« я погрузился в англо-язычную среду, как бы не так! Порой мне казалось, что все те, кто приехал в начале 90-х в Нью-Йорк детьми, в 1996 пошёл именно в мой университет. Он был государственный (вернее, штатный), а значит недорогой — все, кто учился на крепкие четвёрки и не попал в элитные вузы (привет, Яша!) или не получил в них достаточную стипендию, чтоб обучение было по карману оказался там, в SUNY Binghamton.

Моя карьера общения почти исключительно с русскоязычными иммигрантами продолжилась. В университете таких «русских« было полно, можно было выбирать из них на свой вкус. Но основная масса эмиграции из СССР к концу 90-х закончилась, свежих носителей языка среди нас не появлялось, и английские слова всё больше и больше просачивались в нашу речь.

К моменту окончания университета мне трудно было говорить на чистом русском, да и не нужно было в основном. Я тогда читал по-английски много всякой низкопробной литературы типа фантастики и фэнтези, а по-русски почти не читал, и уж точно не писал.

Уже в середине 2000-х я завёл этот журнал, частично с целью снова научиться писать на русском. Поначалу получалось не очень. Не в том плане, что я делал много ошибок (хотя делал конечно), а в том, что даже эта писанина с ошибками занимала огромное количество времени.

Постепенно я начал читать другие блоги, потом просто новости на русском языке вдобавок к разным там CNN и прочим англоязычным источникам. Потом собственный журнал стал вести активнее и активнее, скоро будет год, как я стараюсь писать что-то почти каждый день.

Сегодня я хоть и продолжаю писать с ошибками (и вряд ли уже куда-нибудь от этого денусь), по крайней мере, способен сесть и за недолгое время изложить мысль. Хотя часто, слишком часто, приходится сидеть и подбирать, как выразить на русском английскую идиому, которая идеально выражает ту или иную мысль в моей голове. Думаю такие места очень заметны. Вот Маша как раз это имела в виду, когда говорила, что не может меня читать.

На днях как раз говорил об этом с Изей — может, стоит писать на такой же смеси языков, как мы между собой используем в разговорной речи? Ведь словарный запас сразу удваивается! Можно, например, сказать, такие перлы, как «опыт приходит с экспириенсом«. Да и вообще, так, наверное, проще было бы. Но мне трудно представить себе эти лингвистические конструкции в печатном виде.

Мама моя до сих пор переживает по этому поводу — «Разве мы тебя для этого в Америку везли, чтоб ты с одними русскими тут общался, и жил в иммигрантском гетто? Зря мы тебя в ту школу отдали. Зря.«

«Да отстань ты от него,« говорит ей в таких случаях папа, «он и по-английски неплохо говорит.« А потом уже обращаясь ко мне: «Будешь этого чудика смотреть? Который руками махать любит… ну как его… Киселёва?«

Я редко соглашаюсь. It’s a guilty pleasure.

Источник: levik.livejournal.com